#1.14

[X-Men: First Class Non-Kink]

Детство Эрика в концлагере с Шоу. Пожалуйста, без изнасилований и любых форм нон-кона! Желательно, но не обязательно - Эрик читает «Франкенштейна».

@темы: I тур, #выполнено

Comments

[Гость]

Боюсь детство еврейского мальчика со сверхспособностями в концлагере едва может обойтись как минимум без насилия

P.S (заказчик не ругайтесь но не в то сообщество вы заявку кинули)

[Гость]

Я не буду ругаться) Но обойтись может, помилуйте - в заявке подразумевается отсутствие всех форм сексуального насилия, разумеется. Или всех нацистов поголовно интересовали мальчики, и все мальчики в концлагерях обязательно насиловались?
з.

[Гость]

3 150 слов.
В тексте используется цитата из повести "Франкенштейн, или Современный Прометей" в переводе З. Александровой
На историческую правдоподобность не претендую. Не бечено!

1/3

Эрик ненавидит бывать в кабинете Шмидта. Подобные визиты случаются с периодичностью примерно раз в неделю, и каждую встречу ему приходится собираться с силами, чтобы выдержать десятиминутный разговор.
- Гер Шульц сообщил мне о прогрессе в твоих тренировках, Эрик. – Шмидт снимает очки, достает из кармана аккуратно сложенный, накрахмаленный платок и начинает протирать стекла. – Я очень рад слышать, что ты делаешь успехи, мой мальчик.
Эрик кивает, не поднимая глаз.
Шмидт заканчивает возиться с очками и возвращает их на место, одновременно устремляя взгляд прямо на Эрика.
- Однако мне кажется, что изменения протекают слишком медленно, Эрик. Нам нужно что-то с этим делать.
Эрик с трудом подавляет дрожь. Он неплохо представляет себе это «что-то». На ранних этапах их знакомства Шмидт не особенно церемонился со своим любимым подопытным кроликом. Эрика начинает мутить от страха, стоит этим воспоминаниям замаячить в уголке сознания. Он усилием воли отбрасывает их назад. Они понадобятся ему позже, много позже, сейчас же это просто источник слабости, а Эрик не может позволить себе слабость.
- Да, доктор, я понимаю, - тихо отзывается он.
Шмидт в задумчивости смотрит на него, а потом кивает.
- Чудесно, мой мальчик. Прекрасно, что ты тоже сознаешь необходимость… обратиться к дополнительным средствам стимуляции твоего роста. Я помню, что раньше ты тратил удивительно много сил на бесполезные, и должен сказать, крайне глупые попытки противиться нашей помощи. Впрочем, - он сокрушенно вздыхает, - не могу не признать, что наши методы и сами по себе не приводили к должным результатам.
Эрик только склоняет голову ниже.
Тогда, в самом начале, прошло несколько недель, прежде чем Шмидт сообразил, что его эксперименты ничего не дают. Ужас парализовывал Эрика полностью, сила сворачивалась клубком глубоко внутри, не желая подчиняться хозяину. Вскоре наиболее травмирующие опыты над ним прекратились. Шмидт не был дураком, он стал искать другие пути.
- Гер Шульц рассказал мне вчера об одной очень интересной сыворотке, созданной им совсем недавно, - продолжает Шмидт. – Возможно, она сможет помочь нам в решении нашей проблемы.
- Что это за сыворотка, доктор? – осторожно интересуется Эрик.
- В ней нет ничего, что могло бы причинить тебе вред, - отмахивается Шмидт. – Ты же знаешь, ты слишком ценен для меня, чтобы рисковать твоим здоровьем.
Доктор поднимается со стула и не спеша огибает стол. В его движениях нет угрозы, но Эрик все равно напрягается. Шмидт проходит к застекленному шкафчику и достает оттуда дорогую на вид бутылку, полную какой-то темно-янтарной жидкости. «Коньяк, может быть, виски», - отмечает про себя Эрик. На самом деле, он понятия не имеет, что это, он совершенно не разбирается в алкоголе и способен только гадать, но даже сей незначительный факт тут же мысленно укладывается в шкатулку его знаний о Шмидте. С момента их первой встречи миновало уже полгода, но содержимое шкатулки по прежнему скудно.
Эрика это злит. Полгода кошмаров, неотступного страха, боли, полгода гадкой столовской пищи, спертого воздуха в казенных помещениях, полгода ярости – и у него ничего нет.
Эрик не сразу понял, что информация необходима. В первое время он разрывался между тоской по матери, животным ужасом перед нацистами и желанием выжить. Последнее съедало его целиком. Эрик помнит, как трясся и твердил, не переставая: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…», - и все его существо тонуло в густой липкой тьме.
А потом Шмидт наложил вето на страшные эксперименты, и разум Эрика прояснился. Будучи в относительной безопасности, он заново обрел способность думать и уже очень скоро знал, что ему делать.
- Но ты должен знать, Эрик, - Шмидт медленно делает глоток из своего бокала, явно смакуя букет ощущений, - что мы не можем сделать за тебя всю работу. Ты и сам обязан прикладывать как можно больше усилий, чтобы нам не пришлось прибегать к крайним мерам.
Ладонь Шмидта ложится на плечо Эрика, и он вздрагивает, оказываясь совершенно не в состоянии сдержать себя. Господин доктор все замечает, и его лицо расплывается в снисходительной отеческой улыбке. Эрика накрывает ненавистью.
- Я буду стараться изо всех сил, - говорит он, встречая взгляд Шмидта.
Никогда еще он не был так искренен. Он будет работать на пределе возможностей, вытаскивая на поверхность отчаянно упирающуюся силу, сковывая ее, управляя ею. Только так можно уничтожить тварь, сидящую напротив него.

***
В столовой Эрик всегда садится поближе к вооруженным солдатам, следящим за порядком. Меры предосторожности не излишние, он уже пару раз подвергался нападению.
В первый раз Эрик даже не понял толком, что произошло. Его как раз вели в барак после окончания очередной изматывающей тренировки. Ноги заплетались, и даже постоянные подпихивания в спину не могли заставить его идти быстрее. Перетруженные мышцы ныли, в голове стоял туман, ломило в висках, - Эрику казалось, что его мозг вот-вот взорвется прямо в черепной коробке. И ему почти хотелось, чтобы это, наконец, произошло. Поэтому он совершенно упустил момент, когда один из работающих, мимо которых они проходили, бросился на него. Эрик ничего не сумел осознать, горло вдруг обхватили скрюченные пальцы, сдавливая, как стальной ошейник. Он попытался отодрать их, но руки напавшего держали его крепко, большие пальцы с силой нажимали на кадык, так что Эрик ощущал, что еще и миг - и что-то в нем безвозвратно сломается, хрупнет и раскрошится под давлением смертельной хватки. Перед его глазами все поплыло, но страшное лицо, обтянутое серой пергаментно-тонкой кожей, виделось ясно.
- Сучка, маленькая сучка, таких, как ты, надо убивать еще до рождения, чтобы в утробе матери сгнил! – Хриплый шепот наполнял уши Эрика, слова не несли для него никакого смысла, но эмоции он уловил легко. Человек ненавидел его, ненавидел с такой дикой, отчаянной злобой, что был готов сдохнуть прямо здесь и сейчас, лишь бы прикончить Эрика.
Он не успел ничего осмыслить, как они уже сплелись в безумный клубок, катаясь по земле. Эрик оказался сверху, но это не дало ему никакого преимущества. Тонкие мальчишеские пальцы сжимались вокруг жилистых запястий в напрасной попытке убрать чужие руки со своей шеи. Легкие разрывались, темнота подступала, Эрик то проваливался в нее, то выныривал обратно. Внезапно тело под ним обмякло, а захват неохотно разжался. Эрик рухнул на землю, кашляя и с жадностью вдыхая воздух с примесью пыли. Краем глаза он видел, как по виску его несостоявшегося убийцы ползет алый ручеек от удара прикладом. Его большие, на выкате, глаза были все еще открыты, но в них было пусто.
В тот же день Эрик получил отдельную комнату.
Он смутно догадывался, из-за чего на него напали: привилегированность его положения казалось очевидной каждому. Его неплохо кормили, одевали, не нагружали работой, у него даже была возможность следить за гигиеной. Все эти блага предсказуемо вызывали злость и зависть, но долгое время Эрик не ведал, в чем конкретно его обвиняют. Он узнал правду совершенно случайно, подслушав чужие перешептывания за углом.
Самое странное, осознав, что про него думают, мальчик даже не удивился. Осталось мерзкое чувство гадливости, но не более. Если бы ради спасения собственной жизни надо было бы делать все эти гадости со Шмидтом, Эрик не стал бы колебаться. Как не стали бы и остальные измученные, умирающие существа – пленники этого филиала ада. Оттого и рождалась ненависть. Они все хотели жить.

[Гость]

2/3

Эрик и сейчас замечает на себе их взгляды. В них нет места даже презрению, и от этого становится страшно.
Эрик аккуратно откладывает ложку, забирает паек и идет к выходу. Он здесь лишний. Они никогда его не поймут. Не смогут просто.
На выходе из барака он благоразумно останавливается, чтобы пропустить колонну вернувшихся с работ. Он смотрит в пол, поэтому не видит, как одного из заключенных неудачно толкают в его сторону. Мужчина пытается затормозить, нелепо размахивая руками, но ничего не выходит, и он с размаху налетает на Эрика. Еда вываливается из рук мальчика, а сам он отпрыгивает назад, подальше от возможных неприятностей.
Мужчина, высокий и крупнокостный, с широким рябым лицом, заходится в приступе жуткого грудного кашля, который Эрику даже слышать больно. Справившись, наконец, с собой, незнакомец шумно вздыхает, вытирая губы, и только теперь обращает внимание на Эрика. С секунду он с едва заметным удивлением рассматривает стоящего перед ним мальчика, затем тяжело сгибается, поднимая с пола уроненный паек.
Эрик сжимает губы, глядя, как рябой тоскливо изучает яблоко и два куска хлеба в своих ладонях. Поужинать ему сегодня не светит, осознает он с толикой обреченности.
Но тут заключенный с усилием распрямляется и неожиданно протягивает Эрику его запасы. Тот настороженно таращится в ответ, но не спешит забрать паек. Эрик давно не верит в человеколюбие без дополнительных мотивов.
- Да бери ты, чего стоишь, - невесело усмехается мужчина. – Я не укушу.
Эрик не двигается с места.
- Стреляный воробей, - хмыкает его странный собеседник и делает шаг вперед. – Вот, держи, - добавляет он, почти насильно всовывая продукты в руки Эрику.
- Спасибо, - неловко благодарит тот, не зная, как реагировать.
- Да брось, мне скоро помирать уже, тут уж ничего не попишешь, а ты еще мелкий, глядишь, выкарабкаешься из этого дерьма.
Эрик во все глаза глядит на нового знакомого. Тот ловит его взгляд и кривит губы в намеке на улыбку.
- Меня Гершон зовут, - грубовато представляется он.
- Эрик, - слабо откликается мальчик.
- Да знаю уж, что Эрик, слышал.
Эрик дергается, словно обжегшись.
- Тогда почему… Если слышали?.. – Он не может связно сформулировать свой вопрос. В уме хаотично крутится беспорядочное: «про меня говорят», «я же не такой», «зачем же Вы?», - и никак не желает облечься в слова. Но чудаковатый мужчина улыбается, на этот раз по-настоящему улыбается, и отвечает:
- Да ладно, я же вижу, тебе тоже нелегко приходится. Заметил, как пару раз ты ковылял до койки. Ты на них злобы-то не держи, - улыбку смывает с его лица волна усталости и какой-то незнакомой Эрику горечи. – Тяжело здесь человеком остаться, а порой и вовсе никак, вот и вызверяются, забывают, кто они. Ты, главное, сам помни, хорошо? Ты родился человеком, человеком и умереть должен.
Подошедший солдат резко пихает Гершона в спину, требуя не задерживаться. И тот, тяжело переставляя ноги, начинает двигаться в нужном направления, бросив Эрику через плечо:
- Бывай, парень. Повезет – свидимся еще.
Эрик еще несколько минут стоит на месте. Прощальные слова Гершона так и не доходят до его сознания.
«Если бы, - с ожесточением думает он, - если бы…».

***
Металл плавится в его руках, как мягкий воск. Податливо прогибается, послушно изворачивается, гнется под разными углами, то истончается, становясь подобным листу бумаги, то сжимается в плотный комок.
Эрик ловит себя на том, что уголки его губ вздергиваются вверх. Во время тренировок он чувствует себя почти счастливым: власть, которую он здесь обретает, создает волнующую иллюзию могущества, силы. Она щекочет нервы, отдается покалыванием в кончиках пальцев, и Эрик на время забывает о своей беспомощности.
- Браво, Эрик, браво, мой мальчик! – раздается голос позади него. Эрик оборачивается и видит, что Шмидт стоит сбоку от доктора Шульца и картинно аплодирует. – Кто бы мог подумать, что ты достигнешь таких успехов! А ведь это только начало. Я горжусь тобой.
Доктор Шульц глуповато улыбается и вытирает засаленным платком потное лицо. Судя по тому, как он с надеждой косится в сторону Шмидта, он явно собирается урвать кусок от удачи Эрика.
- Это Ваша заслуга, гер Шмидт. Если бы не Вы, мальчик бы сейчас гнил в какой-нибудь уютной сырой могилке. - Шульц по-девчоночьи тонко хихикает, отчего Шмидт еле заметно морщится.
Доктор Шульц, плешивый, низкорослый старикашка с одутловатым лицом, в целом кажется Эрику почти добряком по сравнению с остальными нацистами. Но когда он вытанцовывает вокруг Шмидта с его дорогим костюмом, идеально выглаженной рубашкой и строгими очками, сама его расплывающаяся фигура, задрапированная в грязновато-белый халат с пятнами пота подмышками, вызывает желание немедленно вымыться. Эрик наблюдал много худшее, но сейчас он почему-то не может побороть чувство брезгливости.
- Ваши комплименты излишни, гер Шульц, - жестко обрывает коллегу Шмидт. – Лучше скажите мне, каковы подвижки Эрика в работе с более крупными металлическими объектами.
Услышав вопрос, Шульц испуганно втягивает шею в плечи и даже внешне становится как-то меньше, незаметнее. У Эрика же сердце начинает колотиться в два раза быстрее.
- Понимаете ли, гер Шмидт, подвижки, конечно, есть, - начинает мямлить доктор, - но… все не так просто. Мы натолкнулись на ряд препятствий. Не то чтобы непреодолимых, разумеется, мы со всем справимся, но времени понадобится больше, ну, и в общем… вот так, да, - неловко заканчивает он и лезет в карман за платком.
Эрик с тревогой следит за тем, как темнеют глаза Шмидта.
- Прекратите бормотать и объясните внятно, в чем проблема, - требует господин доктор.
Шульц молчит, только шлепает губами, как выброшенная на берег рыба, и комкает в руках платок.
- Я… - решается Эрик, - у меня не получается двигать очень большие предметы. Трудно, голова начинает болеть, и все сразу падает.
Шмидт переводит на него недовольный взгляд, и Эрик напряженно сглатывает.
- Ты помнишь нашу универсальную формулу, Эрик? - нарочито мягко интересуется Шмидт. – Помнишь, что главный ключ заключается в боли и ярости?
- Помню, - почти шепотом отвечает Эрик.
- Тогда, - Шмидт двигается к нему, и у Эрика сжимается все внутри, потому что это в этом движении кроется предчувствие прыжка хищника. – Тогда объясни мне, мой мальчик, раз ты все так прекрасно помнишь, отчего же я не вижу желаемых результатов? Может быть, ты испытал мало боли? – вкрадчиво осведомляется он. – Может быть, одной памяти недостаточно?

[Гость]

3/3

У Эрика отсыревают подмышки, но он глубоко дышит, стараясь взять себя в руки.
У него нет ответа, который удовлетворил бы Шмидта. Он не знает, в чем дело. Просто однажды ярости перестало хватать. Он по-прежнему напоминает себе сосуд, переполненный ядом, разъедающим его изнутри, - так много в нем боли. Но этого внезапно оказывается мало, и данный факт не укладывается у Эрика в голове.
- Эрик? – напоминает о своем присутствии Шмидт.
Эрик только сжимает кулаки крепче.
- Гер Шмидт, - вдруг прорезывается голос Шульца. Он говорит неуверенно, но Эрик благодарен ему и за это. – Возможно, все дело в том, что мальчик входит в пубертатный период. Гормональные скачки характерны для его возраста. У нас пока нет данных, как изменяется в это время тело человека с такими явными генетическими отклонениями. Кто знает…
- Вы должны знать, гер Шульц, - резко обрывает его Шмидт. – Это, насколько я знаю, входит в Ваши непосредственные обязанности.
Шульц тушуется и замолкает, но его речь уже сыграла свою роль.
- Что насчет сыворотки, о которой Вы мне докладывали? – К видимому облегчению ученого Шмидт меняет тему. - Мы можем ее использовать?
Шульц усиленно кивает и поспешно начинает объяснять:
- Сыворотка воздействует таким образом, что у индивидуума, которому была сделана инъекция, на некоторое время резко повышается уровень агрессивности. Мы могли бы попробовать трансформировать эту агрессию. В случае удачи силы мальчика временно многократно возрастут.
- Побочные эффекты?
Эрик видит, что Шмидт спрашивает только для проформы. Эти довольные складки у губ он узнает даже во сне. Особенно во сне.
- Я пока не могу сказать точно… ничего перманентного, конечно. Но, гер Шмидт, Вы уверены? – робко вставляет Шульц. – Мальчик - довольно ценный образец. Если что-то пойдет не так, мы вряд ли сумеем найти кого-нибудь даже отдаленно похожего.
Шмидт, кажется, что-то прикидывает в уме, а потом всем корпусом поворачивается к Эрику.
- Что скажешь, мой мальчик? Ты готов рискнуть, чтобы добиться большего?
Эрик глядит на переминающегося с ноги на ногу Шульца, на уверенного, сладко улыбающегося Шмидта и молча протягивает руку для укола.

***
Эрик широко зевает и отбрасывает книгу на подоконник. «Франкенштейн, или Современный Прометей» не произвел на него сильного впечатления.
Про эту повесть ему очень давно рассказывала мать, а вчера он увидел потрепанный томик в кабинете Шульца и почти вымолил взять почитать. Доктор уже привык к особому положению мальчика, поэтому не стал особо противиться.
Эрик помнит, что мама любила читать, и, хотя в их доме постоянно не хватало денег, она изредка покупала дешевенькие издания в мягкой обложке. Обычно она усаживалась у окна, чуть сгорбившись и подперев голову ладонью, и перелистывала желтоватые страницы, а те приятно шуршали. Маленькому Эрику очень нравился этот звук, но, как теперь оказалось, очарование книг ушло для него вместе с мамой.
Повесть показалась Эрику скучной и неправдоподобной. Все эти скроенные из человеческих тел монстры, сумасшедшие экспериментаторы: ему не надо вчитываться в строки, чтобы представить подобную картину, достаточно пройти в особый корпус и увидеть все своими глазами. Но мама говорила ему, что суть истории не в этом. «Это не просто рассказ о монстре и его создателе, Эрик, - шептала она ему на ухо, когда он не мог уснуть. – Это наглядный урок об ответственности за свое творение, о том, что человек не должен пытаться подменить собой Творца, понимаешь, сынок?» Эрик не понимал, но тихие слова незаметно убаюкивали его, и ему было так хорошо и уютно в мягком коконе из сонливости и тепла, что он был готов согласиться с чем угодно.
Эрик прикрывает глаза и раздраженно трет опухшие веки. Шмидт не одобрил бы его занятий: он утверждает, что чтение отвлекает. Эрик не может не признать, что в этом есть своя правда.
Мальчик поднимается с кровати и начинает раздеваться, методично развешивая вещи на спинке стула. Руки тщательно разглаживают складки, но мысли уже витают где-то далеко. Эрик хмурится, воскрешая в памяти только что прочитанные моменты из книги.
Ему совершенно не нравится чудовище Франкенштейна. Он не станет отрицать, что его желание отомстить своему создателю естественно, но пытаться найти свое место в мире людей? Страдать из-за того, что они его не приняли? Эрик этого не понимает. Будь он на месте монстра, он бы пошел и сам взял все, что хотелось. То, что от большинства людей бесполезно ждать сочувствия, Эрик усвоил давно.
Он презрительно фыркает, когда на память приходят строчки из последней части повести.
«Мое сердце было создано, чтобы отзываться на любовь и ласку; а когда несчастья вынудили его к ненависти и злу, это насильственное превращение стоило ему таких мук, каких ты не можешь даже вообразить».
«Сердце, ласка, - с отвращением думает Эрик. – Какая разница, что и для чего было создано? Вся эта вина, раскаяние, муки совести. Трусы они, да и только. Что один, что второй побоялись пойти до конца».
Эрик опускается на кровать и, заложив руки за голову, упирается взглядом в потолок.
Реальность куда важнее нелепых сказок, решает он. Гершон вот сегодня поведал ему удивительные новости. Выловил прямо после тренировки и затащил в какой-то темный угол. У Эрика даже времени испугаться не было, мужчина тут же стал тараторить что-то про русских, советские войска, Берлин.
«Может статься, что вот он, конец войны-то, - рассказывал Гершон, и его ярко-синие запавшие глаза возбужденно сияли на рябой физиономии. – Авось и до нас доберутся, кто-нибудь да выживет».
Эрик тогда только кивал, соглашаясь, но у самого него внутри поселилось удивительное безразличие. Что бы ни случилось, Шмидт не прекратит своей деятельности, а расправиться с ним сможет только он. Их война не закончится, пока череп господина доктора не треснет под ногой Эрика. «В конце концов, - с каким-то темным, противоестественным наслаждением размышляет Эрик, - именно этим мы и отличаемся от Франкенштейна и его монстра. Мы ни за что не остановимся».
На лицо Эрика наползает злая усмешка, но уже спустя несколько минут подступающая дремота стирает ее, заменяя выражением абсолютного покоя. Мальчик засыпает, мечтая увидеть во сне череду разнообразных смертей Шмидта. Вскоре он уже крепко спит.
Эрик еще не знает, что Гершон так и не доживет до победы. Через две недели он просто не дойдет до барака, очередной приступ станет для него последним.
Он еще не знает, что ему самому скоро придется спасаться бегством. В результате побега он убьет двоих охранников, и его будет долго рвать в лесу, где он спрячется.
Он не знает, что однажды другие ярко-синие глаза станут для него самыми любимыми и желанными.
Что когда охота, наконец, завершится, вкус победы навсегда сольется со вкусом собственного предательства.
Всему этому еще предстоит свершиться, но сейчас Эрик спит и не видит никаких снов.

[Данька]

Спасибо автору. огромное!

не заказчик

[Гость]

Не за что) Надеюсь, Вам понравилось.
автор

Ты родился человеком, человеком и умереть должен.

Вот эта фраза тронула

Автор, спасибо вам)))
не з.

[*Амели*]

Мне понравилось, хотя сказать "понравилось" - не совсем правильно о тексте, в котором описывается столь мрачная действительность) "Текст произвел впечатление" - будет точнее. Читалось интересно. Горькая, но правдивая, наверное, деталь - ненависть остальных заключенных к Эрику, как к тому, кого неизвестно за какие услуги, выделили. И мысль о том, что информация - сильное оружие, о да - безусловно.
Гершон - интересный персонаж, мудрый человек, только его пересечение с Эриком снова оставляет лично для меня под большим вопросом, откуда в Эрике такая ненависть к людям, если все обстоятельства говорят, в общем-то, в их пользу) И автор оставил без подробностей последствия действия сыворотки - я думала, что об этом будет один из эпизодов текста)
Очень понравились рассуждения о книге!
Спасибо большое, достойное исполнение.

Заказчик)

[Гость]

Дятел.
Вам спасибо, что прочли))

*Амели*

Гершон - интересный персонаж, мудрый человек, только его пересечение с Эриком снова оставляет лично для меня под большим вопросом, откуда в Эрике такая ненависть к людям, если все обстоятельства говорят, в общем-то, в их пользу)

Хм, я попытаюсь объяснить, как это видела, но мое мнение ни в коем случае не претендует на истину в последней инстанции)
Гершон для Эрика скорее исключение из правил. Он как бы является предощущением Чарльза. И он не случайно умирает в конце, для Эрика его смерть становится лишним подтверждением нежизнеспособности доброты. Все остальные люди как раз настраивают Эрика против себя: заключенные, Шульц. Последний, пусть и не делает ничего плохого по сути, отталкивает мальчика своей слабостью. В итоге Эрик делает для себя вывод: из людей выживают либо мерзавцы, либо приспособленцы. Эрик же не человек, и он сомневается, разговаривал бы с ним Гершон так же, если бы знал правду.

И автор оставил без подробностей последствия действия сыворотки - я думала, что об этом будет один из эпизодов текста)

Тут, наверное, моя вина, поскольку я не показала это достаточно ясно. Сыворотка не является какой-то необычной мерой, это вполне рядовое явление, поэтому ее действие и не описывается. В начале упоминается, что Эрик испытывал на себе и более страшные вещи.

В общем, я надеюсь, что Вы хотя бы отчасти удовлетворены текстом, потому что заявка очень интересная, и мне не хотелось бы разочаровать заказчика)
автор

[*Амели*]

Автор

Гершон для Эрика скорее исключение из правил. Он как бы является предощущением Чарльза. И он не случайно умирает в конце, для Эрика его смерть становится лишним подтверждением нежизнеспособности доброты.

О, ну почему же, вполне понятно. Я сегодня как-то быстро соглашаюсь с объяснениями)) Ну или изначально задаюсь лишними вопросами)) Точнее, наверное в голове отложилась какая-то своя картинка, и не сразу получается увидеть целиком чужую) Спасибо за пояснения.
Я удовлетворена!) Более того, меня например, приятно удивил спокойный тон повествования, так что получилась крепкая драма, а не более привычные в фандомах гнетущие ангсты, которых как раз не хотелось, хотя если посмотреть на заявку, может показаться, что хотелось *сама запуталась*))

[Гость]

*Амели*

гнетущие ангсты, которых как раз не хотелось, хотя если посмотреть на заявку, может показаться, что хотелось *сама запуталась*))

Я думаю, заявка верно отразила то, что Вы хотели увидеть)) Вот если бы Вы требовали нон-кона и изнасилований, тогда бы и получили ангст, а так все в целом безобидно)
автор

[МЯСИСТЫЕ МОЧКИ ФАССБЕНДЕРА]

Уважаемый автор, после прочтения Вашего исполнения я осталась под глубоким впечатлением. Настолько хорошо прописанные персонажи встречаются редко и Ваша манера повествования полностью погружает читателя в атмосферу описываемых событий. Спасибо Вам большое!
И я согласна с *Амели*

"Текст произвел впечатление"

.

[Гость]

Неолифчик

Настолько хорошо прописанные персонажи встречаются редко и Ваша манера повествования полностью погружает читателя в атмосферу описываемых событий.

Я очень рада, что Вы так считаете) Для меня крайне важно знать, что думают читатели, поэтому большое спасибо, что не поленились написать отзыв, хотя фик не вчера был выложен. Мне очень приятно, правда.
автор

[МЯСИСТЫЕ МОЧКИ ФАССБЕНДЕРА]

Гость Мне было бы стыдно, если бы я промолчала =)
Вы молодец!

[Гость]

Неолифчик
еще раз спасибо)
а.

[сам себе тайлер]

очень грустно становится даже при таком милом, обнадеживающем окончании.
ко всему прочему, не получается представить Эрика подростком - как будто он уже такой, взрослый и озлобленный.

Гершон для Эрика скорее исключение из правил. Он как бы является предощущением Чарльза.

так, между прочим, и ощущается!) спасибо большое, автор, было очень приятно читать. замечательно проассоциирован Франкенштейн с самим Эриком и их различия))

[Хвойка]

сам себе тайлер,

ко всему прочему, не получается представить Эрика подростком - как будто он уже такой, взрослый и озлобленный.

мне кажется, для взрослого он еще не достаточно уверенный. многого боится, во многом зависит от авторитетов, но насчет озлобленного Вы совершенно правы. при такой-то жизни.

спасибо большое, автор, было очень приятно читать.

Я очень рада)

замечательно проассоциирован Франкенштейн с самим Эриком и их различия))

ох, мне очень приятно, что Вы это отметили) это, в общем-то, основная линия фика.

[ankh976]

спасибо