#2.2

[X-Men: First Class Non-Kink]

AU. Эрик встречает Чарльза еще в концлагере как первого подопытного Шоу. Дальнейшие события - на усмотрение автора за исключением одной детали: бежать вместе с Эриком Чарльз не может/не хочет.

@темы: II тур, #выполнено

Comments

[Гость]

автор понимает, что получилось почти совсем не по заявке, но все таки надеется, что заказчику понравилось
ау, оос, все возможные предупреждения
в конце все живы

исполнение 1, часть 1

- Эрик, Эрик, ты расстраиваешь меня, мой мальчик. - Доктор Шмидт печально улыбнулся и покачал головой. В его взгляде было сплошное сострадание напополам с искренней грустью.
Эрик с трудом разлепил глаза, но даже не стал пытаться фокусировать взгляд.
Он знал, что доктор улыбается именно так: немного грустно и очень сочувственно.
Или с искренней радостью, когда Эрик исполнял его приказы, воздействуя на металлы.
Или с искренней восхищением, когда Эрик так сильно бесился, что в который раз уничтожал лабораторию вокруг себя.

Но сейчас у доктора нет повода для радости, и он грустит. Расстраивается, из-за того, что его любимый способный ученик оказался таким неблагодарным маленьким паршивым еврейчиком.

- Эрик. - Рука доктора коснулась его лица, провела по слипшимся, давно немытым волосам. Сжалась, дернула за прядь, вызывая боль.
Но Эрик не почувствовал ничего.
Он слишком устал.

Трое суток в карцере.
Три месяца в концлагере.
Добрый доктор придерживался простой теории, что подопытного нужно кормить ровно настолько, чтобы организм мог поддерживать жизнь. И выдерживать бесконечные испытания.
И Эрик испытывал постоянный, гнетущий голод.
Постоянную боль.
И бесконечную моральную усталость.
Доктор Шмидт не забывал напоминать ему о матери и её смерти. И о том, что именно он, Эрик, виноват в её смерти. Ведь он мог сдвинуть монетку, получить шоколад.
И оставить мать в живых.
"Это не я нажал на курок", - любил повторять доктор, умиленно глядя на задыхающегося от пыток и горя мальчика. " - Не я, а ты, Эрик".

Иногда, когда доктор был особенно доволен им - редко, очень редко - он кормил Эрика шоколадом. Отламывал от плитки кусочек, разжимал его зубы специальным приспособлением и всовывал шоколад ему в рот.

Сейчас, впрочем, о шоколаде не шло и речи. После трехсуточного карцера Эрик совсем не радовал своего воспитателя.
- Эрик. - Доктор погладил его по щеке и заглянул в бессмысленные, остановившиеся глаза. - Ты же помнишь, кто убил твою мать? Помнишь, что это ты?
Эрик молчал. Он не вздрогнул, как бывало раньше, не вскрикнул и даже не моргнул. Он помнил. Отлично помнил.
Но уже ничего не испытывал по этому, да и по любому другому, поводу.
Организм перешел тот тонкий предел, когда все чувства полностью отключаются. От усталости, от голода, от боли и от горя.
Да и просто от недосыпа - он не спал почти трое суток, и ощущал себя укутанным в плотный слой ваты, словно бы он был старая мамина брошка с драгоценными стеклянными бусинами, заботливо завернутая и схороненная в самом надежном и темном углу.
Брошке ничего не было страшно на дне чемодана, который у них отобрали, прежде чем посадить в поезд.
И ему, Эрику, уже ничего не страшно в тайной лаборатории доктора Шмидта, в Аушвице.
Ничего и никто.
- Ты помнишь?... - Доктор наклонился ближе к его лицу, улыбнулся широко и светло, - Помнишь, что это был я? Я убил твою мать, Эрик?
Сердце пропустило удар, и Эрик почувствовал - на долгое мгновение - как по рукам, зажатым в деревянных колодках, прошел спазм, а пальцы невольно сжались в кулаки.
Но через мгновение он снова обмяк, упал обратно в холодную вату отупения и усталости.
Он прекрасно все помнил и понимал. Знал, где находится, кто перед ним, что было раньше, из-за чего убили его мать.
И ничего не делал, потому что не мог. Больше уже не мог.
- Ну вот. - Доктор вздохнул и отодвинулся от него, сместился куда-то в сторону, и Эрик невольно заморгал, а потом и вовсе закрыл воспаленные глаза, пытаясь спастись от яркого света. - Ну и что нам делать с ним, Франц?
- Не знаю, доктор. - Ответил его ассистент откуда-то сбоку. - Списать?
- Нет нет, что ты! Как можно? Эрик мой любимый ученик, я не могу так просто опустить руки! Нет. Есть лучший способ.
- Какой, доктор?
- Ярость и скорбь, Франц. Ярость и скорбь.
- Но его мать уже мертва, а больше он ни к кому столь сильно эмоционально не привязан.
- Мертва, физически. Но здесь... - Доктор снова встал перед Эриком, протянул руку и погладил его холодный, грязный лоб. - Здесь живут все нужные нам воспоминания.

***

- Вот, Эрик, проходи. - Доктор улыбнулся и разжал пальцы, отпуская его плечо.
Они зашли в ярко освещенную комнату, что после полумрака коридора и темноты его ячейки в бараке, воспринималось мучительно.
Прошло время, прежде чем он привык к освещению, и увидел в другом конце комнаты маленького щуплого мальчишку. Тот был хорошо одет, прилизан и с ярким, здоровым румянцем на щеках. Огромные голубые глаза, яркие губы, изумленное выражение на лице.
- Эрик, все, что тебе нужно сделать, это избить этого мальчика. Я хочу, чтобы ты ударил его, в лицо, потом в живот. Хочу, чтобы ты пинал его до полусмерти. Ты ведь порадуешь меня, правда, мальчик мой?
Эрик молчал, опустив голову и разглядывая свои руки. Они стали совсем некрасивыми, загрубевшими, с въевшейся под ногтями грязью. Ему дали поспать, целых три часа подряд, и потом даже покормили, хотя вкуса пищи Эрик не помнил. И сейчас он пришел в себя настолько, чтобы чувствовать свет, и голод.
Но недостаточно, чтобы чего-то хотеть. Или не хотеть.
Он даже не нашел в себе силы ударить доктора Шмидта, пока тот вел его по коридору к этой комнате. А ведь в карцер он загремел именно за это, за то, что с огромным удовольствием, хоть и совершенно без толку, вмазал доктору в челюсть. Когда тот неосмотрительно освободил его руку из деревянной колодки, чтобы лишний раз взять кровь из вены.
Доктор, к тому же, нацепил на себя какой-то странный шлем со множеством антенн и каких-то лопастей, прежде, чем он вошел в комнату вместе с Эриком.
- Ну же. - Шмидт подтолкнул его в спину, и Эрик едва не упал, но сжал кулаки и удержался на ногах. Мальчик продолжал смотреть на него, слегка испуганно, но больше с любопытством, словно бы ему показывали какую-то диковинную зверушку.
- Нет. - Эрик повернулся к нему и покачал головой. - Я не буду!
- Очень, очень зря. Поверь, ты пожалеешь о своем решении. - Доктор снова искренне-сочувственно улыбнулся ему, и посмотрел на того мальчика. А потом произнес что-то по английски. Эрик не знал этот язык, и не понял, что Шмидт сказал мальчику, и тот ответил, и...

[Гость]

исполнение 1, часть 2

***

Эрик лежал в своей личной ячейке в бараке, и чувствовал, как по телу пробегают спазмы.
Он смертельно устал, но не мог сомкнуть глаза - едва веки закрывались, как перед мысленным взором он видел искаженное ужасом лицо матери. И слышал глухой выстрел.
Бессилие снова заполнило его душу, отравляло все то, что еще можно было отравить, выжигая окончательно любые иные мысли, кроме мысли о мести.
Мама.
Она улыбалась ему, говорила, что все будет в порядке.
Она всегда верила в своего сына и в то, что у него все получится, даже когда слушала, как он мучает скрипку по вечерам.
"Все хорошо, сынок", - повторяла она ему, и трепала по волосам.
"Все хорошо".
Эрик чувствовал во рту привкус горького шоколада - это доктор Шмидт дал ему кусочек, прежде чем запереть дверь ячейки.
Его содержали в небольшом отсеке, больше напоминавшем ящик своими размерами.
Полностью деревянном.
Абсолютно темном.
Эрик лежал на жестких, неотесанных нарах, бездумно смотрел в темноту и боялся закрыть глаза, и даже сглотнуть. Прополоскать рот было нечем, и в горле комом стоял приторно-тяжелый вкус. Чуть раньше его вырвало, и к сладковатому вкусу шоколада примешалась отвратительная горечь. Но и с этим ничего нельзя было сделать: рот слишком высох, и сплюнуть было попросту невозможно.
Но все эти физические неудобства не отвлекали его от главного.
Мама... Теперь даже широко распахнутые глаза, устремленные в полнокровный мрак, не спасали. Он видел её, даже почти чувствовал её запах, и это неуловимое "почти" сводило с ума.
Мама.
Эрик сжался на жестких нарах, обхватил тощие колени руками, прижимая их к груди, и разрыдался, как маленький.

***

За окном шел дождь. Эрик почти безучастно смотрел, как люди в серых - как у него - рубищах, работают под проливным дождем. Босые, худые, замерзшие рабы толкали тяжелые, груженные щебнем и глиной тачки, били по земле мотыгами, лопатами сгребали землю в кучи. Они копали себе могилы.
Он чувствовал, как пел и гудел холодный металл под упругими струями дождя. Слышал, как трется и ноет вечно недовольная ржавчина, и как насмешливо звенит хромированная сталь кинжалов у офицеров, наблюдавших за работой из теплого барака, этажом ниже.
- Эрик, ты меня совсем не радуешь в последнее время. - Говорил доктор Шмидт у него за спиной. В кабинете доктора стоял терпкий запах великолепного кофе, и туда же вплетался утонченный аромат свежих заварных пирожных. Серебро столовых приборов тихонько позвенькивало от самодовольства и радости. Еще бы, это серебро начистили заботливые руки рабов. и сейчас оно сияло в свете настольной лампы под зеленым абажуром, и служило своему прекрасному, утонченному хозяину, самым лучшим образом.
Эрику сделалось противно. Он чувствовал металл - с недавних пор научился различать разные его голоса, слышать пение, и смех, и напряженность, даже, кажется, читать мысли той или иной балки. Улавливать... что-то такое, необъяснимо тонкое.
Научился благодаря доктору и его методу пыток и шоколада.
Но чувствовать и управлять - не одно и тоже. Он все еще не мог сдвинуть монетку, если только доктор Шмидт не заставлял его чувствовать сильнейшую боль, конечно.
Душевную боль.
Если бы Эрик мог управлять металлом, чувствуя боль физическую, он давно бы смел весь лагерь с лица земли.
- Возможно, Франц прав, и тебя следует признать неудавшимся опытом? - Шмидт поднялся из-за стола и подошел к нему, с чашечкой кофе в руках. - Ты ведь знаешь, как здесь поступают с отработавшим материалом, не так ли, Эрик?
Эрик опустил голову, не желая смотреть на отражение доктора в окне. Налетел порыв ветра, обрушив на окно настоящий шквал воды. Один из рабочих подскользнулся в вязкой глине и рухнул на землю, неловко подвернув ногу. Кажется, он кричал, но через минуту заткнулся - один из подбежавших солдат пнул его в висок сапогом, и этого оказалось достаточно, чтобы убить.
Солдат был очень зол, дождь очень силен и холоден, а заключенный очень слаб.
И что-то из этих троих должно было перестать существовать.
- Вот видишь, Эрик, как все просто? именно этого я и хочу от тебя. Ты пока что не достиг успехов в тренировках с металлом. Но я более чем уверен, что физические тренировки молодому, подрастающему организму тоже нужны! особенно в таком важном деле, как физическое насилие. Если ты не сможешь ударить мальчика, твоего почти ровесника, кстати, то как ты собираешься ударить врага? А? Идем.
Доктор положил руку на его плечо и увлек за собой. Они снова пошли по темному коридору, Эрик уже знал, куда именно.
Там, в одной из комнат, его ждал голубоглазый мальчишка-англичанин, молчаливый и вечно изумленный. Каждый раз это заканчивалось одинаково: Эрик входил в камеру, отказывался избивать мальца, и после погружался в мучительные, невыносимые воспоминания, видя и переживая снова все самые ужасные моменты своей жизни.
И мама... С каждым разом он видел её все ярче и четче, и взгляд её становился все более и более осуждающим, и все меньше он вязался с её словами.
"Все хорошо, сынок".
Эрик не спал.
Это было мало похоже на ту искусственную бессонницу в карцере, с которой все началось.
Теперь его тело было почти отдохнувшим, насколько только оно могло быть в настоящих условиях.
А мозг более не пребывал в плотной вате, наоборот: все стало настолько кристально ясно, что аж в ушах звенело.
И да.
Он научился чувствовать металл.
Он даже различил остатки свинца в краске, которой когда-то что-то написали на досках его нар.
Эрик прекрасно все понимал, видел и слышал. Он даже научился различать английскую речь: эту смешную пародию на немецкий язык.
Правда, доктору об этом не следовало знать.
- Эрик, ну взгляни же ты на него. Вот твой мучитель. - Доктор, предварительно нацепивший на голову свой нелепый шлем, вошел в знакомую комнату и простер руку по направлению к голубоглазому англичанину. - И ты можешь его ударить, и этим избавиться от своих ночных кошмаров.
Эрик взглянул. Он знал, что его истинный мучитель стоит рядом с ним, за левым плечом.
Но в чем-то доктор был прав. Именно этот мальчик, неизвестно, каким образом, каждый раз возрождал в его памяти мучительные образы. И делал их все хуже и хуже.
- Ну же, Эрик! - Доктор вздохнул, отхлебнул кофе и произнес по английски: - Чарльз. Этот грязный ублюдок-еврей все еще хочет изнасиловать тебя. И я хочу ему позволить.
Мальчик замер, широко-распахнутыми глазами глядя то на Эрика, то на доктора. Эрик знал, хоть и не понимал, откуда, перевод этой фразы. И понимал, что это безмерно пугает голубоглазого малыша. А раз его это пугает, то англичанин будет защищаться, хорошо знакомым Эрику способом.
И внезапно, Эрик Леншерр почувствовал прилив небывалой, немыслимой ярости, совсем как тогда, когда он крушил лабораторию в приступе бессильной злости. Англичанин не стеснялся использовать свои способности, чтобы защититься от невинного запуганного парня, а Эрик не хотел его даже просто ударит?
Кулаки сжались сами собой, и Эрик почувствовал, как ноги его сами по себе сделали шаг. И еще почувствовал, как в голове его начали всплывать и взрываться яркие воспоминания, причинявшие невыносимую боль, но это только подстегнуло ярость Леншерра, проснувшуюся в самой глубине его души.
Он разбежался, и влепил парню в живот свой острый, тощий кулак, а потом вмазал ему в челюсть.
- Восхитительно! Великолепно! Еще, Эрик, еще! - кричал где-то вдалеке, на самой грани слышимости, доктор Шмидт.
А Эрик бил, еще и еще, пинал ногами в грубых деревянных ботинках давно упавшего на пол мальчишку. Тот не сопротивлялся, только пытался прикрыть голову руками.
Не слишком успешно.

[Гость]

исполнение 1, часть 3

***

Эрик протянул руку и пощупал шершавый, весь в занозах, потолок. Сами нары он уже отполировал своей тощей спиной, затянутой в серую рубаху заключенного, а вот потолок и балки были все такими же грубыми. В ячейке нестерпимо воняло клеем, этот запах все никак не хотел выветриться, да и куда бы ему выветриваться, если здесь сроду не было окон, а дверь открывали редко: только чтобы вынуть его из камеры, или, наоборот, швырнуть внутрь, спиной на нары.
Его не заставляли работать, как других заключенных. Он вообще редко видел этих других заключенных, лишь из окна барака, где располагался кабинет Шмидта, и иногда в самом бараке, делавших какие-то работы.
И еще Эрик был уверен, что он один единственный подопытный у доктора.
Но это оказалось ошибкой.
Заноза вошла в палец так глубоко, что даже преодолела толстый слой загрубевшей кожи и добралась до еще способных болеть нервов.
- Ой... - Тихо произнес Эрик, тут же сунув грязный палец в рот. Он редко говорил за последние четыре месяца, потому что попросту было не с кем.
"Тебе больно?" - поинтересовался голос у него в голове, ставший уже привычным в последнее время.
- Да. - Честно признался Эрик, которому больно было всегда.
С тех пор, как он избил того мальчика, в его голове появился голос. Это больше не была песня металла, или звуки барака, в котором он жил. Нет.
Этот голос был вполне человеческим, и по началу Эрик решил, что окончательно сошел с ума. Свихнулся.
Неудивительно, впрочем.
Но голос утверждал, что все нормально. Так и заявил в первый же раз когда появился:
"Все хорошо, Эрик, все хорошо!"
Словно бы других слов на свете не существовало.
"Я могу как-то помочь тебе?" - поинтересовался голос, и это тоже был уже привычный вопрос.
Неделя? Да, ровно неделя прошла с тех пор, как он избил мальчишку, а потом услышал этот голос. И всю эту неделю,несмотря на их бесконечные разговоры в короткие часы отдыха Эрика, все начиналось с пары глупых вопросов, типа, тебе больно, и могу ли я помочь.
- Можешь. - Так же честно признался Эрик, зубами вытащивший занозу из пальцы и смачно сплюнувший её на пол. Палец продолжал саднить, и он снова сунул его в рот, посасывая. И продолжил уже мысленно, хотя "говорить" так было труднее.
"Хочу снова оказаться там. Ну, ты знаешь."
Какое-то время ничего не происходило, а потом Эрик увидел вокруг себя зеленую, залитую солнцем, поляну, в окружении золотящихся уже кленов, услышал тихое журчание ручейка где-то в стороне, почувствовал дуновение прохладного свежего ветра на щеке. Он невольно вдохнул полной грудью, пытаясь надышаться волшебным, прозрачным и чистым воздухом. Облизнул губы, провел языком по чистым зубам, улыбнулся.
Фантазия о хорошей жизни у его нового знакомого была всегда одной и той же. Но от этого не становилась менее приятной.
Между деревьев угадывался силуэт большого замка, или поместья, или как оно там называется, Эрик не знал. Небо, светло голубое, с редкими пока еще облачками, обещало скорую, но теплую осень, а от пруда доносилось раскатистое кваканье лягушек, хотя в такой яркий полдень лягушкам положено спать.
- Эрик! - на поляну вышел давешний голубоглазый мальчик, широко улыбаясь. - Хочешь, сходим с тобой куда-нибудь? Я могу показать тебе поместье, например.
"Поместье, точно" подумал Эрик, а вслух сказал:
- Нет, не хочу.
Он и вправду не хотел никуда сдвигаться с этого места. Слишком уж хорошо ему здесь было, в этой прохладе и относительной тишине. Солнце приятно грело его кожу, под пальцами упруго проминалась трава, и лучшее место на земле трудно было себе представить.
- Ты очень ленив, мой друг. - Назидательно сказал мальчик. Впрочем, это не помешало ему плюхнуться в траву рядом с Эриком.
- Ты всех называешь друзьями, или только тех, кто расквасил тебе нос? - Поинтересовался Эрик, глядя как солнечные зайчики, попавшиеся в стекло ручных часов, устроили веселую чехарду на лице знакомца. И пару раз даже прыгнули ему в глаза, отчего тот уморительно поморщился и даже чихнул.
- Нет! Только тебя! - заявил он, рассмеявшись, - Впрочем, ты единственный, кто расквасил мне нос, так что ни подтвердить твою теорию, ни опровергнуть, я не могу.
Эрик только хмыкнул и разлегся на траве, пошире раскинув руки, словно пытался охватить всю эту поляну целиком.
- Хорошо тут. Не понимаю, зачем ты бросил это место. - наконец, сказал он, пристально всматриваясь в голубое небо над головой.
- Я не бросал. - Терпеливо повторил ему в сотый раз новый знакомец.
Оказавшийся, кстати, не англичанином, а американцем, да еще и с совершенно дурацкой фамилией Ксавьер. Чарльз Ксавьер, подумать только.
- Мой отец, из-за него я... Оказался так далеко от дома.
- Расскажи.
- Нет.
Эрик с некоторым сожалением сел на траве, и тронул парня за руку. Он уже неделю пытался узнать, что случилось, и всю эту неделю получал тихое, но решительно "нет".
- Да. - Эрик сжал запястье Чарльза, заставляя того посмотреть себе в глаза. - Я же вижу, что ты жаждешь рассказать. А попробуешь снова перевести тему, я расквашу тебе нос еще раз.
Угроза подействовала. Чарльз хитро улыбнулся, словно бы только этого и ждал, и кивнул:
- Ну... В общем, мой отец. И мать конечно тоже, но меньше... Так вот, мой отец решил, что я как-то... ну, слишком одарен. Ты ведь понимаешь, если бы кто-то прознал, это был бы скандал. А Шмидт... Папа слышал о нем от друзей своих друзей, и доктор даже гостил в Америке какое-то время. И отец договорился, что доктор возьмет меня в свою школу для одаренных детей, для обучения и дисциплины. Вот так я и оказался в Германии.
- Глупо как. - Заметил Эрик, невольно сорвав травинку. Шмидт, гостивший в Америке, и получавший в свое распоряжение детишек просто из-за их особенной одаренности, совсем не вязалось с его моделью разумных родителей.
- Ну, сначала он и вправду меня учил. Мы жили в его особняке, в Берлине. Потом переехали сюда, и... - Чарльз дернул плечами и замолчал, опустив голову.
Эрик знал, что тот чувствует какую-то непонятную вину, словно бы этот хлипкий юнец был повинен во всех злодеяниях доктора, и преступлениях нацистов. Виноват в том, что творилось вокруг.
Эрик прекрасно знал, что винить Чарльзу себя не в чем. Скорее уж, обвинять нужно было взрослых, таких, как Шмидт или даже отец Чарльза. Первые совершали преступления, а вторые делали вид, что ничего не происходит, лишь бы сохранить лицо и благопристойность.
Благопристойность.
В какой-то момент Эрик понял, что это слово отдается во рту острым вкусом горького шоколада. Почти так же сильно, как слово ненависть.
- Эрик, ты прости, что я... Ну... - Чарльз пошевелил тонкими холеными пальцами в воздухе.
В этом мире у Эрика тоже были холеные пальцы, крепкие и жилистые, но чистые, с аккуратными отполированными ногтями. И весь он был чистый, вымытый и в свежей одежде с иголочки.
Эрику нравились эти фантазии.
Единственное, о чем он остро жалел, это то, что приходилось просыпаться.
Но просыпаться стоило того, потому что у него появилась цель. И он теперь знал, как её добиться, благодаря своему новому другу.
- Да ничего. Он ведь тебе угрожал. И даже применял электричество. - Эрик пожал плечами. К нему доктор Шмидт электричество применить не рискнул. И пожалуй, был прав, мало ли что Эрик мог сделать, если бы ему снова стало действительно больно. Кстати, Чарльз, у меня просьба. Я... все еще не знаю, что случилось с моим отцом.
- Он мертв. - Тихо произнес Чарльз, не замявшись даже на мгновение. Видимо, предвидел этот вопрос, и успел уже все проверить. - Доктор Шмидт хотел проверить и его на наличие способностей.
- Каким образом? - Эрик поморщился, чувствуя горечь шоколада во рту. - Мою маму он не мог убить дважды.
- Он и не убивал её, просто пытал... Недолго, впрочем, убедился, что твой отец бесполезен, и... - Чарльз замолчал, опустив голову. - Прости...
- Тебе не за что просить у меня прощения. - Сказал Эрик, с силой выдернув пучок травы из земли. Тут же запахло соком, и он невольно поднес пару стебельков ко рту и перекусил белую мякоть, наслаждаясь давно забытым ощущением.
- Ага. - Чарльз вздохнул, но тут же вскинул голову и улыбнулся. - Ладно! У нас не так много времени, давай займемся тренировкой?

[Гость]

исполнение 1, часть 4 (последняя)

***

- Восхитительно! Эрик! Поздравляю, мой мальчик, ты делаешь невероятные успехи! Может быть, тебе почаще избивать кого-нибудь? О, я обдумаю эту новую теорию, она многообещающе звучит! - Доктор Шмидт искренне радовался.
Эрик сумел не просто сдвинуть тяжеленный кусок рельсы, но даже смог согнуть её пополам. Правда, к методике доктора это не имело никакого отношения.
За две недели тайных, мысленных тренировок в поместье, существовавшем лишь в воображении телепата, Эрик сумел многократно умножить свои способности. Когда ничего не получалось, и сердце готово было разорваться от нагрузки и отчаяния, он вспоминал поляну, залитую солнцем, дружное кваканье и чужие проворные пальцы в своих волосах. В душе теплело, в кончиках пальцев тоже, и он мог уже поднимать загруженные картотеки к потолку, сгибать рельсы или плести из проволоки кривые, но кружева.
И еще Эрик понял, что и те, первые успехи, он сделал тоже благодаря Чарльзу. Телепат долго не признавался, но потом все-таки подтвердил, что да... Он не только вызывал в душе Эрика ужасающие воспоминания - потому что, подверженный боли и страху, не мог контролировать свой дар, чем беззастенчиво пользовался Шмидт - но и пытался вложить в мысли Эрика спокойствие и умиротворенность. То, без чего услышать и почувствовать окружающий мир просто невозможно.

И сейчас Эрик согнул рельсу, напрягся сильнее: и завязал её толстым, неровным узлом.
- Оооо, Бог ты мой! Эрик! Восхитительно! - Доктор Шмидт радостно захлопал в ладоши, а потом достал из кармана целую плитку шоколада, и протянул её Эрику.
- Возьми! Ты заслужил, в кои-то веки.
Эрик протянул руку и взял. Фольга, в которую была завернута плитка, тихонько запела под его пальцами. Он мог бы свернуть эту фольгу в твердое лезвие, и вогнать его в сердце Шмидта.
Эксперименты над металлом Шмидт заставлял делать Эрика в изолированной толстым, бронированным стеклом, камере. Сам доктор в камеру предпочитал не входить, а с тех пор, как у Эрика начало действительно получаться, доктор удалил из своего кабинета все потенциально опасные предметы. Он окружил себя деревом и тканями, что было не слишком удобно, зато вполне безопасно.
И тут такая оплошность, тоненький лист фольги, который доктор своими руками вложил в руки своего любимого ученика.
Эрик почувствовал, как затрепетала послушно фольга в его пальцах, но не успел ничего предпринять, как их прервали.
Взвыла сирена, по громкой связи кто-то истерично завопил:
"Русские близко! Русские близко, воздушная атака! Всем немедленно спуститься в бомбоубежища!"
Конечно, это относилось к офицерам и служащим лагеря, которые уже третий день усиленно уничтожали все свидетельства своих злодеяний. Документацию, фотографии.
Заключенных.
Шмидт рассмеялся и кивнул Эрику:
- оставайся здесь, мой мальчик. А мне нужно кое-куда прогуляться.
И прежде, чем Эрик успел отреагировать, доктор всадил ему иглу в предплечье.

***

Сирена выла не переставая. Эрик осторожно, держась за стены, спустился по лестнице, борясь с тошнотой и головокружением. Он видел, что в бараке, так долго служившем доктору Шмидту испытательным полигоном, никого не осталось. офицеры и солдаты сбежали, где-то громко выли оставшиеся без хозяев собаки, где-то слышались стрельба и громкие крики. Шмидт бросил его, оглушенного, умирать на верхнем этаже, а сам скрылся.
Ну ничего... Эрик знал, что найдет его, рано или поздно. Сейчас важнее было найти Чарльза, и бежать с ним, как можно быстрее и дальше!
- Чарльз? Чарльз!!! - Эрик выбежал из барака и огляделся, щурясь на ярком зимнем солнце. Он почти не чувствовал холода, хотя босые ноги оказались по щиколотку в грязной, покрытой тонкой корочкой льда, луже. Эрик выругался, огляделся. Мимо пробежал какой-то солдат, и Эрик сам не заметил, как заставил оружие в его руках обратиться против хозяина. А потом Эрик быстро стянул с мертвеца сапоги и бушлат, и в таком нелепом виде побежал куда-то, ориентируясь скорее по наитию, нежели благодаря чутью.
И не ошибся.
Он ворвался в лечебный блок, растолкал бестолково метавшихся заключенных, не знавших, то ли бежать им, то ли прятаться, кинулся к одной из дверей, на которой значилось: "особая ячейка".
И остановился на пороге как вкопанный. Вернее, замороженный чужой волей.
"Не надо, Эрик." услышал он знакомый голос в своей голове. "Беги. У тебя не так много времени, нельзя, чтобы тебя захватили русские. Беги. Ты же помнишь, ради чего ты все это преодолел? Шмидт еще жив. Ты должен сбежать сейчас, потом разыскать его и отомстить. За все."
"Я могу сбежать вместе с тобой. И сбегу! Хватит валяться в кровати, пошли, Чарльз!"
Эрик многому научился за последнее время. Гораздо большему, чем за всю предыдущую жизнь. И сейчас он преодолел чужой, не слишком-то опытный разум, поднял руку и толкнул дверь.
И замер снова, теперь уже по своей воле, глядя на Чарльза.
Узнать можно было только глаза, ясные и голубые, как то осеннее небо над Вестчестером в ясный день.
Все остальное, в лучшем случае, было скрыто гипсом.
А в худшем...
- Я... Не только нос тебе расквасил, верно? - Спросил Эрик, не отводя взгляда.
Голубые глаза мигнули и закрылись.
"Верно. Извини, что подкорректировал эту часть твоих воспоминаний, Эрик. Иначе, я боялся, мы не сможем подружиться".
- Подружиться? - Во рту стоял невыносимый вкус шоколада, и Эрик почувствовал, как ярость снова наполняет его сердце. - Ты что, идиот? Как ты мог вообще подумать даже дружить со своим палачом?!
- Не ты мой палач, Эрик. - осторожно, коверкая слова и булькая через раз, произнес Чарльз, с трудом разлепив спекшиеся, разбитые губы. - Не ты. Иди. Уходи же, ну!
"Уходи".

***

Эрик упал в ледяной снег, пытаясь отдышаться. Сердце колотилось как бешеное, едва не выскакивая из груди, холодный воздух с трудом входил в легкие, и острые когти мороза рвали их изнутри. Но он был счастлив. Свободен и счастлив! Лагерь остался позади, а впереди была необходимость выжить, и еще необходимость отомстить.
Но сейчас, сейчас он наслаждался тем коротким мгновением наконец-то обретенной свободы, о котором не смел даже и мечтать.
Эрик не знал, как он выжил в этом аду. Не помнил, что помогло ему справиться, не сойти с ума и не умереть.
Мысли о мести?
Скорее всего.
Он набирал горстями снег и тер им лицо, хватал жадными, пересохшими губами льдинки, тут же превращавшиеся в воду... И даже, кажется, смеялся.
Он свободен.
Наконец-то, благодарение всем высшим силам, он свободен!
Вдалеке залаяли собаки и снова послышались звуки выстрелов. Эрик вскочил на ноги и снова побежал, и с каждым шагом в его памяти таяли воспоминания о залитой солнцем поляне, лягушачьем хоре и легком поцелуе, запечатленном шершавыми, вечно обветренными губами, на его лбу.

Уважаемый автор, получилось даже лучше, намного лучше, чем я ожидала. Последние моменты так и стоят перед глазами. Большое вам спасибо

в конце все живы

А вот это, как не любителя ХЭ, меня не слишком порадовало <:3
з.

[сам себе тайлер]

ах, божемой, это так грустно.

[Arli_n_di]

очень грустно, да(((
но может быть с Чарльзом еще будет все хорошо
и его даже вернут родителям рано или поздно

[Mutineer]

Грустно, но прекрасно.Трогательно.

[Птица СИРИН]

Так печально.
Красивый текст, понравилось очень, но так печально.

[Гость]

Непередаваемая щемящая грусть после прочтения. Прекрасное произведение. Чарльз стёр воспоминания,так? Эх...Радуюсь за дарованную Эрику свободу. Хорошо, когда можешь почувствовать жизнь.
Шикарно.Спасибо за приятные минуты.

[Gercog]

Нярон, уважаемый заказчик, я очень рада, что вам понравилось!

А вот это, как не любителя ХЭ, меня не слишком порадовало <:3

учитывая, что Шмидт/Шоу выжил, считаю что ХЭ весьма относителен вот если бы Эрик его все-таки уже тогда убил - тогда да

сам себе тайлер, потом у них все было хорошо, честно честно!

Arli_n_di, будет, с обоими! Канон тому свидетель)

и его даже вернут родителям рано или поздно

вернут, конечно


Mutineer,


Н.Тесла, спасибо!

Птица СИРИН, спасибо! значит, мне удалось передать те чувства, которые испытала сама, обдумываю эту заявку замечательную во всех смыслах

[L]Гость15.46[/L], спасибо!
Чарльз стер воспоминания, да. Это был самый действенный и быстрый способ заставить Эрика уйти.


Спасибо вам всем за прочтение

Gercog,
Кто знает...

[Gercog]

Нярон, хехехе
тема для отдельного фика

[Ferry]

отлично. респект.

Gercog, да, было бы очень интересно увидеть продолжение

[Gercog]

Fly!, спасибо

Нярон, возможно шанс есть всегда

[Cpl.Merqury]

*выдохнул*
Gercog, спасибо , вы потрясающе пишете
кажется, это не первое исполнение вашего авторства, что я читаю, и мне нравится...

[Gercog]

Merqury Spy, спасибо вам!
на этом фесте первое, на кинке есть еще один юмористический недо-фичок, и на дайри зарисовка про чарльза и росомаху... и пожалуй, пока что все по этому фэндому)))

[Seitetsu]

Gercog, Мне очень понравилось, читал до конца, затаив дыхание. Получилось вполне законченное маленькое произведение. Грамотная, хорошая, правильно построенная речь, красочное и точное представление образа Вами, дает возможность и читающему погрузиться с головой в описываемое. Четкие, яркие, словно вспышки,описания, живо разворачиваются перед глазами и по прочтении на долго остаются в памяти ... Вам все удалось замечательно! ^_^

[Gercog]

Seitetsu, спасибо за такой отзыв!
всегда приятно получить не только положительный, но и развернутый комментарий
спасибо вам за чтение

[Atropa Belladonna]

обалденно. господи, автор, вы чудесны!

[Gercog]

Atropa Belladonna, спасибо за теплые слова))

[MAX131]

спасибо.интересная заявка и блестящее исполнение

[Gercog]

MAX131, спасибо!
всегда приятно получить комментарии на давно забывшиеся вещи))
сама с удовольствием перечитала